ХРАНИТЕЛИ
Все будет так, а не иначе...
ПАМЯТИ АНДРЕЯ МИРОНОВА
По легенде, Андрей Миронов
Родился, фактически, на сцене.
Он родился на сцене - и он умер на сцене.
Там прошла его жизнь - его лучшая роль.
Почему он так близок моему поколению,
с грустной песней в глазах комедийный король?
Разгулялась весна - отыграла пластинка.
Песня снова уносит в детство, к солнечным дням.
Ведь и мне отдавал свой талант по крупинкам -
Лицедей и Артист, что запомнился нам.
По его годовщинам измеряем свой возраст.
Вот и доску открыли. Там - идёт фестиваль.
Грусть моя, не молчи, жизнь - тяжелая проза.
Я смотрю его фильм - и уходит печаль.
Он родился на сцене - и он умер на сцене,
нам оставив на память грустный взгляд, песни, смех.
Четверть века прошло - не одно поколенье,
а его Фигаро не теряет успех.
Mарт, 1991
СЛАВНЫЙ МАЛЫЙ
Памяти В. С. Высоцкого
То было прошлою зимой.
Я поздно ночью шел домой,
и, вдруг, в ночи передо мной
звезда упала.
А я подумал: "Чёрт дери,
судьба в твоих руках - бери!"
Трамвай вдали скрипел дверьми,
искря по шпалам.
Когда же я пришел в свой дом,
сидел он молча за столом,
и я глаза скосил на лом
(за шкафом справа).
Он выше был и с бородой,
короче - именно такой.
И я подумал: "Шут с тобой".
И полегчало.
С тех пор он был всегда со мной.
Его дыханье за спиной
мне не давало впасть в покой,
и то - не мало.
Он всё меня куда-то гнал,
он мне покоя не давал,
и я себя не узнавал
в том славном малом.
Меня учил он в такт шагать,
стихи легко в ночи слагать.
Учил рубить, пилить, строгать -
и всё по нраву.
Я был прилежный ученик,
хоть и не вел за ним дневник.
К нему как к брату я привык
вполне по праву.
Я словно стал самим собой...
Лишь иногда ночной порой
гадаю: кто же он такой
и что с ним стало?
Его предназначенье в том:
прокрасться к бедолаге в дом,
растормошить его, потом -
проблем навалом.
Я знаю: этою зимой
средь ночи кто-нибудь домой
наедине с самим собой
придёт усталый.
Ему, быть может, повезёт -
его на кухне подождёт
и за собою поведёт
тот добрый малый.
Июль, 1995
ГОРДЫЙ ГЕРОЙ
Вспоминая Виктора Цоя
В вечность течёт ночь.
Будет опять день.
Гордый герой прочь
скрылся в свою тень.
Крутится старый диск -
слушать мешает треск.
Был ли оправдан риск?
Будет ли чист блеск?
В вечность идет ночь.
Гонит рассвет тень.
Песня летит прочь.
В новый большой день.
25 сентября 1994
НОКТЮРН
Памяти Б. Ш. Окуджавы
"Не оставляйте стараний, маэстро,
Не убирайте ладони со лба."
Когда уходит мудрый человек,
то кажется, что в мире стало злее.
Так учит жизнь. Так учит мудрый век,
но почему-то веку я не верю.
Когда уходит добрый человек,
уходят с ним тепло и мудрость взгляда.
Лета меняют даже русла рек,
ты только верь - останется он рядом.
И будет завтра следующий день,
и будут все учить или учиться,
и музыки повиснет в небе тень,
и солнце будет сквозь неё сочиться.
Скрипач ушел, но музыка звучит
под звёздным небом дымчатого зала.
И будут дальше умные учить,
и дальше дуракам всё будет мало.
* * *
А Музыке - ей никогда не тесно.
У Музыки - особая судьба...
"Не оставляйте стараний, маэстро,
не убирайте ладони со лба"
Июнь, 1997
НЕ НАДО БОЛЬШЕ ПЛАКАТЬ
Памяти Валерия Агафонова
Не надо больше плакать,
не надо, я прошу,
не надо, я уеду
и Вам не напишу.
Вас ждут ещё другие
друзья... и вечера.
Забудьте всё, что было.
Что было, то - вчера.
Вечерние туманы,
короткая гроза.
Зачем в глазах слезинки:
сплошная бирюза?
И снова рвутся струны,
теперь - в последний раз.
А в голове толкутся
обрывки глупых фраз.
Запомните мой голос
пускай - слегка хмельной.
И пусть моя гитара
останется со мной.
Уже и солнце село,
и пуст графин вина...
И куст увял сирени...
Опять - моя вина.
Не надо больше плакать,
не надо, я прошу.
Сегодня я уеду
и Вам не напишу.
Поверьте мне, не ходят
оттуда поезда.
Горит прощальной искрой
вчерашняя звезда.
Июнь - июль, 1991
ШАГАЛ
Марку Шагалу
Мы вместе с тобою летели по небу,
как будто слетели с картины Шагала.
Смешались в сознаньи былое и небыль,
и полночь незримо за нами шагала.
Мы вместе с тобою летели, обнявшись,
и шпили церквей проплывали под нами,
а звезды смеялись о чём-то вчерашнем,
и хлопало время мгновений дверями.
А скрипки звучали далёко и нежно,
и было немного тревожно и грустно,
и города профиль - прекрасно небрежный -
растаял в тумане движеньем искусным.
А ветер нас гнал за поля за рекою,
и мчалась навстречу нам леса громада,
а я любовался тобою такою,
которой не знал. И другой мне не надо.
Когда мы вернулись, - ты быстро уснула,
прижавшись ко мне и обнявшись с гитарой,
а постер Шагала, приставленный к стулу,
глядел на меня пролетающей парой.
Июнь, 1997
СТАККАТО
З. Е. Гердту
Куда ты опять уходишь?
Не всё ли теперь равно.
Не всё ли равно, где бродишь -
по тропкам, по строчкам, в кино.
Куда ты спешишь всё время?
Ты хоть на часок тормозни...
Сгорают в камине поленья,
нас грея в морозные дни.
Спешишь ты успеть быть всюду,
мгновенья даря, любовь.
Ты веришь, что не забуду?
Я знаю - вернёшься ты вновь.
Спешишь ты снова куда-то,
во тьму, где не видно ни зги.
А дождик играет стаккато,
рисуя по лужам круги.
21 ноября 1996
ВСЁ БУДЕТ ТАК, А НЕ ИНАЧЕ
Ю. И. Визбору
А, может, будет это так.
А, может, будет как в начале:
ты молча головой качала,
я пел немножечко не в такт.
Ах, сколько дней прошло с тех пор:
быть может - год, а может - вечность.
И двор - всё тот же, вроде, двор,
и дети в нём - сама беспечность.
Шумит далёкая тайга,
бренчит уставшая гитара,
и снится май, как и тогда -
в начале первого квартала.
А, может, будет всё не так.
А, может, будет всё иначе:
чуть слышно музыка заплачет,
и вспыхнет солнце, как пятак.
И будет солнце бить в стекло
и пахнуть лук, проросший в банке.
Звеня, покатит нас за склон
трамвай, проснувшись спозаранку.
И будет вечер, будет ночь,
уснувший незнакомый город.
Потом у нас родится дочь.
А в промежутке будут горы.
Шумит далёкая тайга,
бренчит уставшая гитара,
и май - такой же, как тогда
в начале Старого квартала.
А значит, будет это так:
всё будет так, а не иначе -
о чём-то музыка заплачет,
ей подпою опять не в такт.
Шумит далёкая тайга,
бренчит уставшая гитара...
Ноябрь, 1996
ХРАНИТЕЛИ
А. Городницкому
Храни тебя Господь от всех земных напастей.
За дальний горизонт опять дорога мчит.
Храни тебя любовь, пусть ветер рвёт на части
полотна парусов и рушит шторм гранит.
Храни тебя мечта, пределов нет которой.
С тобой она моря готова пересечь.
Храни тебя в пути. Пусть ветер мыслям вторит
и пусть тебе его понятна будет речь.
Храни тебя звезда, что светит всем, кто верит:
пусть в разных мы мирах, она - на всех одна.
Храни тебя везде надежда полной мерой.
На сказочных пирах пью за тебя до дна.
Хранители любви, вершители историй -
ваш флагманский фрегат опять вперед летит -
спешите сочинять баллады о просторах...
Далекий горизонт твою судьбу хранит.
Апрель, 1991
О СНАХ И О ВОЛНАХ
А. Макаревичу
"Ночью нам дарован покой,
А днем, на беду, не спится".
Лунный свет по земле расплескался
и, в волшебном таинственном сне,
на обрывках бумаги остался
снегом, выпавшим вдруг по весне.
Все проходит: обиды и дружба,
даже ночи безумной любви.
Как немного для счастья нам нужно -
только тихо его позови.
Мы, как дети, наивно моргаем
в приближении нового дня.
А волна, на волну набегая,
в океан убегает маня.
Так в копилку пути собирает,
удивляясь, что каждый тернист,
и о Гамлета роли мечтает
бессловесный с подносом статист.
Под усеянный звёздами купол
нитью тянется каждая роль
из волшебной коробки для кукол.
Рядом там и поэт, и король.
Там навстречу идущий прохожий
и гудки безобидных машин
слились в день на вчерашний похожий...
Как во сне, мы куда-то спешим.
А потом после праведной спячки,
как броню равнодушье храня,
мы своих настроений не прячем,
бога с чёртом в чём-то виня.
Где же суть? Я не знал и не знаю -
строчки песни порой не ясны…
Только каждую ночь призываю
до обидного чистые сны.
В них друзья за столом веселятся,
в них любимые преданы нам...
Но - судьбы беспокойной скитальцы -
мы на волю отдались волнам.
Сентябрь-октябрь,1990
ВИОЛОНЧЕЛЬ
Мстиславу Ростроповичу
Она - как живая, и даже - живей.
Никто не сравнится по голосу с ней.
Ей третье столетье - не дашь никогда.
Изгиб дивных бёдер пленит как всегда.
Есть друг у неё, свято преданный ей.
Он сердце ей отдал навек с юных дней.
И вместе по жизни шагают они:
единое сердце их тайны хранит.
Он плачет- с ним вместе рыдает она.
Она - и невеста, она - и жена.
И в горе, и в радости - чаша одна,
и вместе её выпивают до дна.
Он нежно обнимет её и до слёз
растрогают нас они песнею грёз.
Она - как живая, и даже - живей.
Никто не сравнится по голосу с ней.
Март, 1997
НАВАЖДЕНИЕ
В. Спивакову
Изящно рукава поправив,
взмахнет рукой и, прикоснувшись
щекой к изгибу юной девы,
в любви начнет он объясненье.
И затаив в момент дыханье,
и душу, вроде бы, настроив,
замрешь, наивно полагая,
что тоже в чём-то сопричастен.
Но это только наважденье:
ведь пот с его щеки стекает,
и без тебя писалось Баху,
и делал скрипку Страдивари...
11 августа 1996
ПРОФЕССИОНАЛ
Ж-П.Бельмондо
Я вижу мир в скрещении прицела
и чувствую его я на виске.
Я пулю, что убьет меня, не вижу,
но знаю, что она невдалеке.
Вот я иду, шатаясь, по карнизу,
а вот повис, сорвавшись, на руке,
и я упал, но чудом как-то выжил -
и снова перекрестье на виске.
Я человек без имени и дома
и снова влез в нечестную игру,
где ставкой жизнь - как это мне знакомо! -
а прикупом - убийство, не моргнув.
Скрип тормозов и скрежет по асфальту,
стук сердца - снова пот течет ручьем.
И снова я ушел каким-то чудом,
и снова взял у жизни я заём.
Так пусть зажат опять врагами в угол,
И пусть гуляет смерть невдалеке,
я не погибну, я обязан выжить -
будь дюжина прицелов на виске.
Восстановить я должен справедливость,
чтоб по заслугам каждый получил.
А вечером, чин чином, можно выпить
и улыбнуться из последних сил.
Февраль - май, 1991
ПРОГУЛКА ПО НЬЮ-ЙОРКУ
Звезды спят одни и те же...
РУБЕЖИ
Так принято: мы ставим рубежи,
которые должны одолевать.
А серпантин дорог вперёд бежит,
и миг прощанья поздно продлевать.
И я себе рубеж поставил за...
И оказался я за рубежом.
Преодолел - и снова рябь в глазах,
и снова в бой, и поздно пить боржом.
Мы движемся. Навстречу - рубежи.
Курьерский поезд вновь разрезал ночь.
И взят рубеж - повергнутый лежит,
и все сомненья улетают прочь.
И ранним вечером, а может поздним днём,
когда цвета смешались в легкий беж,
как на обломках топчемся на нём,
смакуя вслух: "Вот это был рубеж".
А между тем, не каждому дано.
Не каждому, не многим и не всё.
И то, что было - кануло давно.
А в будущем - кому как повезёт.
Ноябрь, 1997
ВРАЩЕНИЕ В НОЧИ
Над Москвой и над Нью-Йорком
ночь проходит с интервалом
от заката до рассвета.
В тот момент, когда ты встала,
за окном промчалось лето
над Москвой и над Нью-Йорком.
Над Нью-Йорком и Москвою
звёзды спят одни и те же,
Северное полушарье
украшая, как и прежде.
Пролетая, их смешал я
над Нью-Йорком и Москвою.
Над двумя материками
в направлении вращенья,
убегая от рассвета,
ночь готовит превращенье
снов в ответы в тусклом свете
над двумя материками.
Над вертящейся планетой,
далеко над облаками,
наши мысли вслед за летом
улетают, мотыльками
оживая в лунном свете
над вертящейся планетой.
Октябрь, 1997
ПРОГУЛКА ПО НЬЮ-ЙОРКУ
Моим друзьям - Маше и Сереже
Мы катались на машине
по Нью-Йорку в выходные.
Небоскрёбы и вопросы
возникали тут и там:
кто живет там на вершине?
Стерегут ли проходные?
Воду гнать легко ль насосам?
Есть ли место там котам?
Мы катались по Нью-Йорку
в час вечерний, в день субботний,
и снести хотели крышу
у машины - просто так.
Без дождя нет в крыше проку,
без неё сидеть вольготней
и увидеть много выше
можно - даже и чердак.
Мы катались без причины,
просто ради развлеченья:
без печали и без грусти
и, конечно же, без карт.
По мостам шуршали шины,
нас несло вперёд теченье.
И взлетали самолеты
над Гудзоном за закат.
Май, 1997
СКВЕРИК
соседям с улочки Беннетт
Мама суп готовит сыну.
Сын гуляет, рот разинув.
Изучает он букашек
и не хочет кушать кашу.
Три часа гуляет мальчик,
три часа грызет он пальчик.
В парке нашем возле дома
три часа веселый гомон.
Тут же - девочка на лавке:
из волос торчат булавки,
весело качает ножкой
в новых белых босоножках.
Кто ещё тут? Дяди, тёти,
кто уже не на работе.
Изучают все газеты:
то, что было как-то, где-то.
А под лавкой - пудель Арчик
сам с собой играет в мячик
и хвостом виляет грустно,
чтоб никто не дёрнул шустрый.
Вот такое тут веселье -
с четверга по воскресенье,
в понедельник, вторник, среду -
от восхода до обеда.
Август, 1997
ВЛАЖНОСТЬ
По Бродвею бродит старость из России
и авоськи тащит из последней силы.
Как всегда, друг друга подперев плечами,
тащутся супруги, как - не знают сами.
Что же будет дальше - радостней иль горше?
Радуют продукты в сумочке из Польши,
купленной когда-то в магазине Ванда...
Беспокоят раны... Мучают - и ладно.
Вырвали их с корнем, уезжая, дети.
Что им, старым, делать в этом Новом Свете?
А куда им деться? Принимают муки.
Силы, чтоб вертеться, прибавляют внуки.
Путая словечки: "Здравствуй, мой granddaddy,"
эти человечки, под ноги не глядя,
носятся на палках - чем они не кони?
Веселятся галки над скамейкой в кроне.
В магазине русском - русские газеты.
На площадке узкой - долгие приветы.
Как учить английский, чтоб ходить в больницу...
Как звонить со скидкой в бывшую столицу...
Вовремя ль начнутся завтра сериалы...
Пошутить бы в адрес Пугачёвой Аллы...
Но пропало слово в суете дорожной:
русского не вспомнить, по-английски - сложно.
Улетают ноты, улетают в небо.
И не разобраться - быль то или небыль.
С кем всё было это, с тем того не будет.
Может этим летом попрохладней будет.
Клинтон - Джулиани, SSI и велфер...
Отплывает память от последней верфи.
Но зато гуляют под окном внучата,
вдоволь получая свеженькой клетчатки.
Вот и снова вечер радует закатом.
Щеголяет ветер англо-русским матом.
Так же, как и прежде, "отдыхают" уши.
Той страны надежда здесь отводит душу.
Это - только сказка. Присказка - в том мире,
где, хоть и не сладко, жили - не тужили.
Вкалывали дружно, чувствовали важность,
что-то было нужно. Здесь - одна лишь влажность.
Слышно, слышно снова - были, были, были...
Затерялось слово в придорожной пыли.
Бывшие начальн... А...
Будущие звёзд...? Но
начинать сначала
никогда не поздно...
Октябрь, 1997
БРОДВЕЙ
Я живу в Нью-Йорке на самом Бродвее.
Только духом City тут совсем не веет.
От его контрастов форменно балдею:
слева тут - испанцы, справа - иудеи.
И дома - постройки середины века.
Между ними бойко разгулялись белки.
Продолжая ставить в письмах наблюденья,
я хочу представить ваше удивленье,
знать, что не напрасно шлю их, соловея,
из страны контрастов, прямиком с Бродвея.
Где-то небоскрёбы прорубили небо.
В гарлемских трущобах затаилась небыль.
А у нас в "поселке", в переулке тихом,
в городе Нью-Йорке сочиняю стих я
под огромным клёном, развернувшим ветки.
А вокруг - гуляют бабушки и детки.
Дедушки тихонько обсуждают прессу
под другим в сторонке, под живым навесом.
Чтобы столько сразу, да интеллигентов...
Сочинить бы фразу им для комплиментов.
Ветерочек с горки от Гудзона веет.
Я живу в Нью-Йорке на самом Бродвее.
Ноябрь, 1997
НОЧНЫЕ ПОЕЗДА
Под стук колес приходят мысли...
БОРТОВЫЕ ОГНИ
Тане и Жене
Уезжают друзья,
оставляют лишь спетые песни.
Бортовые огни
напоследок в глаза мне взглянут.
Уезжают друзья...
Ну, а новых не встретишь, хоть тресни.
И оракул поник,
ему жалко меня обмануть.
Нас поймало в силки
обнаглевшее грубое время.
И шлагбаум закрыл
к отступленью возможному путь.
Я закончил стихи.
Я стряхнул ненасытное бремя.
Я уже все решил.
Не важна мне банальная суть.
Что когда-то и мне
расставаться придётся однажды.
И поставлен мной крест
вместо подписи в книге разлук.
Я уже всё решил -
и не надо терзать себя дважды.
Только что-то опять
не дает мне спокойно уснуть.
Уезжают друзья,
оставляют мне спетые песни.
Бортовые огни
напоследок в глаза лишь взглянут.
Уезжают друзья,
ну, а новых не встретить, хоть тресни.
И оракул поник,
ему жалко меня обмануть.
Февраль - март, 1991
ПРОВОЖАЛЬНАЯ
Ты опять уезжаешь.
Я опять провожаю.
Эта ночь разлучит
нас с тобой навсегда.
Затаился рассвет,
словно вор, в полумраке.
Скоро лайнер умчит
часть мою без следа.
Ты меня позабудь,
не держи в сердце камень.
Это всё для меня -
мой удел, моя грусть.
Пусть уносит тебя
свежий ветер надежды.
Ветер с солью морской
мне достанется пусть.
Новый день наступил.
Наступил час расплаты.
Догорела свеча
и допито вино.
Вспоминать о былом -
это глупая слабость,
вспоминать о былом -
это, право, смешно.
Ты опять уезжаешь.
Я опять провожаю.
В этот раз навсегда.
В этот раз далеко.
Кто успел, тот допел.
Кто хотел, тот доплакал
на последнем сеансе
немого кино.
Октябрь - ноябрь, 1990
РАЗЛУКА
Я не могу простить,
но я могу понять.
Не надо лишних слов,
и мне не надо знать...
Причины не важны -
уже заглох мотор,
и мы у той сосны
закончим разговор.
Развилка двух дорог -
и нам не по пути.
Я карту потерял -
мне некуда идти.
Погасли две звезды,
за облаком - луна,
от бешеной езды
состарилась она.
Вот солнце уж взошло.
Бежит дорога вдаль.
На пол-шага вперёд
бежит моя печаль.
Осенним воробьём
нахохлилась она.
А мы костер зальём
остатками вина.
Я не могу понять.
Но я могу простить.
Не надо лишних слёз -
нам не о чем грустить.
Засохли пироги.
Кружится желтый лист.
Мелодию любви
играет гитарист.
Сентябрь - ноябрь, 1990
ДИПТИХ С ПОЕЗДОМ
Счастье - это не цель,
счастье - это само путешествие.
(Кто-то из великих)
НОЧНЫЕ ПОЕЗДА
Люблю ночные поезда.
Под стук колес приходят мысли,
и вспоминаются друзья,
ушедшие и те, кто близко.
Вдоль горизонта огоньки
опять куда-то убегают.
И лес опять вперегонки
с звездой полярною играет.
Люблю ночные поезда.
Мне нравится их чувство ритма.
В окно купе глядит луна,
она подсказывает рифмы.
Чай выпит и звенит стакан.
Мелькают тихо полустанки.
На верхней полке сна дурман
выходит, словно джин из банки.
Люблю ночные поезда.
Под стук колес я засыпаю.
А за окном уже заря
с луною в салочки играет.
Июль 1991
В ЖИТЕЙСКОЙ СУЕТЕ...
В житейской суете,
поймав мгновенье счастья,
неудержимо мчим
сквозь ночь и холода
через потоки звёзд,
предавшись дикой страсти.
Мелькают за окном
леса и города.
Листая жизнь свою,
как стопку фотографий,
и зная наперёд,
что можно, что нельзя,
мы держим путь туда,
где строчки эпитафий
затеряны среди
ненужного тряпья.
Но если по пути
шагает рядом кто-то
и дышит в унисон
и мысли льются в такт,
от счастья - сердце вон.
И пусть трудна дорога
и снегом занесён
таежный дикий тракт.
Ты, к ночи дописав
ещё две-три страницы
и миг передохнув,
опять стремишься в путь.
Пока спокойно спят
Великие столицы,
ты можешь шар земной
один перевернуть.
В житейской суете,
поймав мгновенье счастья,
ты снова мчишься в путь
сквозь лучшие года.
Пусть дышат небеса
с тобой единой страстью.
Пусть будет сладким миг,
хотя бы иногда.
Июль, 1991
КАРЕЛЬСКИЙ ТРИПТИХ
ДОРОЖНАЯ
Не печалься, милый друг - всё пройдёт.
Набирает поезд пусть быстрый ход.
Раньше времени грустить не спеши.
Ты успеешь ещё всё совершить.
Бледно светит над дорогой луна.
На пути встает лесная стена.
Страхи только ты в душе не буди.
У тебя ведь всё ещё впереди.
Пусть тревогу и печаль смоет дождь.
Сокровенного в душе лишь не трожь.
Ты гитару свою лучше настрой
И про дружбу и любовь песню спой.
Птицей пусть она взлетит над костром.
Белым голубем отправится в дом.
Кому надо сообщит, что любовь
Не умрет, покуда есть в жилах кровь.
Над тайгою тихо встала звезда.
По дороге вдаль бегут поезда.
А мечта рекой течёт на восход.
Дальний белый прогудел пароход.
Август, 1992
КАРЕЛЬСКИЙ ПЕЙЗАЖ
На холме в Карелии над озером
распласталась белой песней ночь.
Тёплый дождь полночной тихой прозою
гонит от костра в палатки прочь.
Вдалеке над сопкой блещут молнии.
Поднял ветер легкую волну.
Я спешу запомнить ту гармонию
прежде, чем щекой к тебе прильну.
На холме в Карелии над озером
спят в палатках добрые друзья.
Не мешают им раскаты грозные.
Тихо сочиняю песню я.
Песню про тебя и про скитания,
шумные пороги и леса.
Тишина одна внимает втайне мне,
распахнув озёрные глаза.
А заря уж снова занимается,
розовея, манит вновь восток.
Лето ещё только начинается.
Шелестит исписанный листок.
Август, 1992
ОБРАТНАЯ ДОРОГА ИЗ КАРЕЛИИ
Прощальный гудок паровоза.
Косой быстрый росчерк дождя.
Как в сердце вонзилась заноза,
но боль ощутишь погодя.
А поезд всё ход набирает
и скоро уж въедет он в ночь.
Да небо всё ниже свисает,
озёра проносятся прочь.
Как сон, незаметно промчались
недели в Карельской глуши.
На память на зиму остались
грибы, что успел засушить.
Остался оборванным эхом
простор для полёта мечты
и лег в душу радостным смехом,
тоску вытесняя в кусты.
Дорога уносит нас к дому.
Не виден во тьме поворот.
И льется мотивом знакомым
карельский прощальный фокстрот.
Сентябрь, 1992
ПРОЩАНИЕ С МАРШРУТОМ
Олегу Митяеву
Вагон качнулся и лица поплыли
назад. Прощанье и взмах рукой.
И вместо "будем" споём мы - "были".
Пойдут рассказы потом рекой.
А лес желтеет, не облетая,
но улетает назад - назад.
Ты смотришь в небо, и небо тает,
ползет заката с него слеза...
И лишь гитара осталась с нами,
всегда готовая рассказать
о том, как стихло заката пламя,
о том, что было - чего не взять.
Вагон качнулся, и лица поплыли
назад. Прощанье и взмах рукой.
А всё ж свершилось, и мы тут были,
одной мы плыли с тобой рекой.
Сентябрь, 1998
ДОРОГИ
Я. С. Черняку
Едет поезд, поезд мчится.
Верстовые сплошь столбы
улетают вдаль со свистом,
в темноту упёрши лбы.
Поезд едет, снег кружится,
льется песней лунный свет,
слово за слово ложится -
вот готов ещё куплет.
Полустанки, буреломы
и широкие поля.
То домой, то вновь из дома
носит по миру меня.
Два товарища напротив
дремлют в сумраке купе.
Не хочу им сон испортить,
ухожу сидеть в буфет.
Не дают покоя струны.
Или я им не даю?
Сочинять стихи нетрудно -
трудно душу лить свою.
Ну, а я из тех безумных,
тех, что струны льют из душ:
из своих, из неразумных,
мягких, словно теплый плюш.
Я в вагоне - ресторане
сочиняю новый гимн,
что спою я утром ранним
и не только тем двоим.
И гуляет вдохновенье.
И отброшена тоска.
И уходит прочь сомненье.
И аккорд берёт рука.
Февраль, 1992
НЕЗНАКОМКА
Открой свою мне тайну, незнакомка.
О чём грустишь ты в полутьме вагона,
пока под стук, незримый и негромкий,
назад уходят в сумерки перроны?
Быть может, ты пугаешься рассвета,
который притаился за стеною,
склонившихся деревьев, иль колёса
страшат тебя пустою болтовнею?
Твой взгляд поверх меня струится мимо,
как отблеск фонарей над верхней полкой.
И молча целый день уже сидим мы,
затерянные в стоге две иголки.
Сменяются на кипарисы ели,
выходят, как солдаты, из рассвета.
Уже цветут каштаны. Неужели
весна в разгаре? Скоро будет лето...
И к мысли я пришёл такой банальной:
мы думаем с тобой одно и тоже, -
что встреча наша не была случайной.
и на пути твоём я - не прохожий.
Доедет поезд, быстро разойдёмся
по сторонам - ну, что ж, - дорожный случай.
Друзьям расскажем, даже посмеемся,
что от судьбы такой был шанс получен,
но упустил... Так может, незнакомка,
решим судьбу - изменим ход событий,
пока несёмся мы незримо и негромко,
пока не объявили час прибытья?
Апрель, 1993
НА ПОРОГЕ
Я в город вернулся
родной и знакомый.
Давно я здесь не был -
три долгих сезона:
сезон пробуждений,
сезон воздержаний,
и целый сезон
исполненья желаний.
Я долго тут не был -
похоже три века.
По свету скитаясь,
искал человека,
кого потерял я
в сезон зарожденья.
А позже, что было -
одно наважденье.
С тех пор я скитался.
Я думал, что с целью.
Но внутренний мир свой
не смог сделать целым.
Века пролетали,
как мчатся секунды.
И рифмы слагались
коряво и скудно.
Я был не согласен.
Я бился - но тщетно.
Порой наполнялся
не тем, правда, чем-то.
И всё же я шёл,
не теряя надежды,
но песни слагались
иные, чем прежде.
Однажды зимою
я сбился с дороги,
почти отморозил
и душу и ноги,
Не помню, как выбрался
я к полустанку.
Запомнил лишь ложки
в гранёных стаканах.
Я утром проснулся
от солнца в окошке
и я потянулся
спросонок немножко.
За многие годы,
возможно, впервые
вскочил я с постели
в безумном порыве.
Сошел я с вагона
и чиркнула спичка.
Дымок папиросы,
гудок электрички,
И люди, и звуки,
и запахи даже -
мне всё говорило:
я был здесь однажды.
Я в город вернулся
до боли знакомый,
где память тревожит
вид каждого дома -
и сердце забилось,
расслабились руки.
Уже ль завершилась
эпоха разлуки?
Август, 1998
УЗДА
Пилёж - любимое слово байдарочника.
Я тебя провожал.
Я встречал поезда.
Я б и сам убежал,
только держит узда.
Только в доме моём
всё в тоске и в пыли.
Жаль, что снова вдвоём
нам с тобой не пилить.
Не "пилите" меня -
я и так сам не свой.
Дождик гонит, звеня,
пожелтевшей листвой.
Покрывает ледком
лужи утром мороз.
И под ложечкой - ком.
А в душе - море роз.
Розовеют снега.
Прилетает апрель.
Догорает слега -
закрывается дверь.
И опять поезда
улетают в полёт.
Но всё та же узда
мне взлететь не даёт.
К чёрту! Хватит забот.
Подождут все дела.
И рвану я вперёд,
закусив удила.
И в последний вагон
я вскочу на ходу.
Грудь сжигает огонь -
я тебя там найду.
Март, 1997
РАЗМЫШЛЕНИЯ В МЕТРО
Может быть мне это кажется,...
КАРТИНА
детская считалочка
На стене висит картина,
за окном растет рябина,
над рябиной клетка неба,
я сижу и стражду хлеба.
На полу со стёртым лаком
в полусне лежит собака.
Над собакой сверху крыша,
а в подвале рыщут мыши.
Высоко над крышей - птица,
вряд ли грач, скорей - синица.
А под ней бежит дорога,
и людей совсем немного.
Женщина в модняцкой шляпке
что-то прёт в огромной папке
и, в преддверьи скорой ночи,
дотащить быстрее хочет.
В этой папке, между прочим,
интересное всё очень.
Среди прочего картина:
"За окном растет рябина.
На полу со стёртым лаком,
развалясь лежит собака,
доедает кусок хлеба ..."
(Тот, что съесть хотелось мне бы.)
В звёздном небе та же птица.
Ну, а мне опять не спится.
А в глазах опять картина:
за окном растет рябина...
Сентябрь, 1994
ЗАРИСОВКА
Футбольный мяч в окно влетел со звоном,
и врассыпную разбежались дети.
Приемник на столе ревел Кобзоном.
И в салочки играл с листвою ветер.
По улице проехала машина
и окатила тротуар водой из бака.
В лучах заката вспыхнула витрина.
Проснулась и залаяла собака.
А за окном уже темнело небо,
и мяч в углу валялся беспризорный.
Кончался день, который был... (иль не был).
И тихо проявлялись в небе звёзды.
Стекло, пугая страшными зубами,
глядело на старушек у подъезда.
А те месили тайны меж дворами
и воплощали в жизнь решенья съезда.
Толпа вдруг неожиданно созрела,
достигнув в душах вскоре абсолюта.
Все, радостно крича "Ура!", глазели
на вспышки первомайского салюта.
Май, 1995
ОГОНЬКИ
Зелёный огонёк такси.
Один. Другой.
Кто в центр едет, кто форсить,
а кто - домой.
А я иду себе пешком.
Брожу. Курю.
В зубах с зажатым со смешком.
Смотрю. Творю.
Зелёный огонёк звезды
следит за мной,
а недоступные призы
стоят стеной.
И если б я представить мог,
чего хочу.
Но я, вдыхая легкий смог,
стою, торчу.
Зелёный огонёк в глазах.
Один. Другой.
И челюсти скрипят в пазах,
и хвост дугой.
И хочется пойти за ней.
Но нет, нельзя.
Сегодня мыслить надо мне.
Своя стезя.
Май, 1997
ВЕСЕННЯЯ НОЧНАЯ ПРОГУЛКА
Весна врывается в окно
ночною тишиной.
Не то луна, не то фонарь
свисают надо мной.
Я вышел из дому пройтись
без цели, наугад.
Брожу, бубня под нос стихи,
уж два часа подряд.
А ты сидишь себе и пьёшь
на кухне кофеек
и о моей любви тебе,
наверно, невдомёк.
С тобой мы встретимся ещё
чрез сотню лет иль две,
и я прочту тебе стихи,
а может, не тебе.
А коли будешь и не ты,
то ты, наверняка,
тогда же встретишь где-нибудь
ну, скажем, моряка.
И время вместе полетит
с весенним ветерком
и мне окно посеребрит
подлунным вечерком.
И я опять пройтись решусь
и выйду я во двор.
И двор со мною заведёт
бесцельный разговор.
И выкурю, в ночи бродя,
с десяток сигарет.
И вдруг, тебя во тьме найдя,
скажу тебе: "Привет!"
Апрель, 1996
КЛЁН
За окном отличная погода
и колышет клён своей листвой.
Я тебя не видел больше года,
но слагал всё время образ твой.
Вечерами складывал я тени
в странный не дающийся пасьянс,
сотни раз опробованный теми,
кто не смог найти себе альянс.
Клён стоит, надев наряд весенний.
Под дождём грибным слегка намок.
Может быть, о нём писал Есенин?
Клён не скажет, даже если б мог.
Ну, а я - отвечу, если спросят,
что люблю бродить я под дождём,
что меня совсем не черти носят...
Просто мы всегда чего-то ждём.
Просто мы всё время ищем встречи,
встречи, что сейчас произойдет.
Что-то с нами будет в этот вечер.
Смотрит клён в окно и с нами ждёт.
Декабрь, 1996
