* * *
Я дареному коню
В пасть гляжу сто раз на дню,
И придирчиво и грубо
Все заглядываю в зубы,
То хвалю, а то браню.
Мне б скакать во всесь опор –
Я ж с собою разговор
Завожу крутой и жаркий,
Про изъяны в том подарке
Перемалываю вздор.
Господи, какая нудь,
Мне б взнуздать его – и в путь.
Господи, прости зануду:
Все присматриваюсь к чуду,
Все выискиваю суть.
1993
* * *
Время пишет бегущей строкой,
Пишет тем, что найдет под рукой
Второпях, с одержимостью редкой –
Карандашным огрызком и веткой,
И крылом над текучей рекой.
Пишет густо и всё на ходу,
С нормативным письмом не в ладу.
И поди разбери его руку –
То ли это про смертную муку,
То ль о радостях в райском саду.
1993
* * *
Я не хочу вас затруднять,
На белый лист слова ронять,
Чтоб вы их после поднимали,
Им доверительно внимали.
А впрочем, вру – хочу, хочу,
О том лишь только хлопочу,
Мой стих стучится в чью-то душу
С мольбой назойливой: «Послушай»,
Отчаянно борясь за власть,
Рискуя без вести пропасть.
1993
* * *
Цветные мелочи, ура!
Цветные мелочи, живите.
Рутины спутанные нити
Связуют ЗАВТРА И ВЧЕРА.
Цветные мелочи, виват!
Все эти фантики, обертки...
Мой день натерт на мелкой терке,
И быт привычно виноват,
Мешая горестно пожить
Среди возвышенных материй,
То заставляя смазать двери,
То к шубе вешалку пришить.
1993
* * *
Всех слов и строчек, всех «ля-ля»
Прекрасней чистые поля
Любой страницы.
Пиши, мой друг, себе веля
Остановиться
У той невидимой черты,
За коей немы я и ты.
За той границей
Святое поле немоты
Да сохранится.
Да знает слово свой предел...
Каких бы струн ты ни задел
Своей эклогой,
Какой бы речью ни владел,
Полей не трогай.
1993
* * *
На южном солнышке болтают старики:
– Московские балы... Симбирская погода...
Великая война... Керенская свобода...
Г. Иванов
Мы вымираем по порядку
– Кто по утру, кто вечерком...
Г. Иванов
Вы в наличии имелись, мы имеемся.
Вы на солнышке погрелись, мы все греемся.
Вы уже отвоевались, мы все боремся.
Вы со всеми расплевались, мы все ссоримся.
Расплевались, расплатились, мы все тратимся.
Вы куда-то докатились, мы все катимся
Сквозь сияние и темень. И на шарике
Беспощадно жрет нас время и комарики.
1994
* * *
Памяти Юры Карабчиевского
Кипень вся июльская, весь жасмин –
На помин души твоей, на помин,
На помин души того, кто устал,
И ушел, отчаявшись, и не стал
Срока ждать предельного. Ах, июль,
Что в тебе смертельного? Горсть пилюль
Да тоска бездонная всех ночей,
Да бессилье полное всех речей.
1994
* * *
Стремится жизнь моя к нулю,
Велю ей подождать,
Пока потоком дней залью
Всю эту благодать.
Стремится жизнь моя к концу,
Стремится в никуда,
Пока стекает по лицу
Небесная вода.
На белый лист текут слова,
Туда же дождик льёт,
Смывая всё, чем я жива,
О чем душа поет.
1994
* * *
Вели меня и довели
До ручки или же до точки.
Приподымалась на мысочки,
Стремясь увидеть, что вдали.
А там – все лучшее. А тут –
Лишь бесконечность ожиданья.
О, долгожданное свиданье,
Которого до смерти ждут.
1995
* * *
Время с вечностью сверьте
И не надо о смерти –
Это только пролог.
В тихом омуте черти,
В небесах ангелок.
Ну а мы посередке
В неустойчивой лодке
В неизвестность плывем,
Наши вехи нечетки,
Ясен лишь окоем.
Проплываем мы где-то
Возле самого лета
В том краю, где пыльца
Золотистого цвета
Кружит возле лица.
1995
* * *
А после дождя, пролетевшего presto,
Осталось от города мокрое место,
Наполненный влагой сверкающий нуль.
Светлы твои лужи, пресветлый июль,
Дарующий миру небесную влагу!
Кто может лишь по суху – дальше ни шагу.
Земные маршруты исчезли, и впредь –
Лишь воды и воздух, чтоб плыть и лететь.
1995
* * *
Коль связать два слова нечем,
То и речи нет, и встречам
И разлукам течь да течь
В полный мрак, который вечен
И откуда не извлечь
Ни единого явленья.
Коль утрачено уменье
Бытие облечь в слова,
Слушай как с травой забвенья
Шепчется «усни-трава».
1996
* * *
Храни молчание. Хранить
Его куда трудней, чем нить
Воспоминаний, разговоров,
Храни молчание от сора
Словесного. Не проронить
Ни слова – трудно, но продли
Молчание до той вдали
Маячащей миражной встречи,
Где тишина уже часть речи,
А небо – это край земли.
1996
* * *
Дождь идет да идет
от зари до зари,
Дождь идет, а по лужам
снуют пузыри,
И с небес и с ветвей,
и с любого листа,
Дождик капает, будто бы
краска с холста.
Что за живопись. Бог мой,
и как не нова!
Кто не видел, как мокнет
под ливнем трава,
Кто здесь не был, и не жил,
не ведал страстей,
И в руках не сжимал
колонковых кистей.
1996
* * *
Не плачь! Ведь это понарошку.
Нам крутят старую киношку,
И в этом глупеньком кино
Живет какая-то Нино,
И кто-то любит эту крошку.
Решив убить себя всерьез,
Герой, едва из-под колес,
Вновь обретает голос сладкий...
Но ты дрожишь, как в лихорадке,
И задыхаешься от слез.
1996
* * *
Все эти времена лихие
Все времена
Как листья прошуршат сухие.
На письмена
Похож узор на листьях клёна.
Роняет клён
И нынче как во время оно
Поток письмён.
Что время пишет – ветер носит
Несёт, несёт,
Не то в глухую пропасть сбросит,
Не то спасет.
1996
* * *
Всё дело в том, что дела нет,
Ему до нас. И всякий след
Готов исчезнуть через миг.
Всё дело в том, что Светлый Лик
Всегда глядит поверх голов,
Не видя слёз, не слыша слов,
Не опуская ясных глаз,
Глядит туда, где нету нас.
1996
* * *
На чём всё держится? На честном,
На честном слове, на небесном
Луче небесном, ни на чём,
На том, что можно звать лучом,
Иль вздохом, или чувством меры,
Иль странным свойством атмосферы
Нас почему-то не лишать
Возможности любить, дышать...
1997
* * *
Только жалобную книгу, только жалобы
Я писать да и читать сегодня стала бы.
Только жалобы души, её метания,
Причитания её и бормотания
В сослагательном бессильном наклонении:
«Кабы снова повторилось то мгновение,
Кабы снова то безмерное мучение
И свечение, свечение, свечение...».
1997
* * *
Здесь почва впитывает влагу
Мгновенно, и хотя ни шагу
Я не могла ступить вчера,
Тропа сегодня, хоть сыра,
Вполне доступна... Что за сагу
Рассказываю и к чему?
Ни сердцу, вроде, ни уму.
Но я испытываю тягу
К стихам, где вместо скорбных тем
И вечного «кому повем?»,
И слёз, что льются на бумагу –
Всего лишь лето и лесок,
И ливень, что ушел в песок.
1997
