* * * * * *
Не медли, когда уходишь.
Не кайся в пустые лица.
Не плюй никогда в колодец
Заметят — дадут напиться.
Не верь слишком сладким песням:
Слова лишь слова, не боле.
А завтра — опять не вместе,
А завтра — опять не в доле.
Запомни Его навечно,
Как был Он красив и ласков.
Загадочный первый встречный,
Агония старой сказки.
Не смех — только отзвук смеха,
Не дружба — лишь отблеск дружбы.
И кто-то опять «не въехал»,
И кто-то опять не нужен.
И кто-то опять уходит
В пустыню открытой двери,
И кто-то еще не понял,
И кто-то уже не верит.

1996г.

* * * * * *
Это был неясный вечер — клочья снов соткали воздух.
В дыры черных подворотен уползали страхи дня.
И бродячие собаки с шерсти стряхивали звезды,
Чтобы было все прекрасно у тебя и у меня.

С неба падали кометы, рассыпаясь фейерверком,
Колыхалась мирозданья голубая акварель.
И совсем свихнулось время, звезды, вспыхивая, меркли,
А потом дохнуло снегом потому, что был апрель.

Шелестели все афиши о приезде в город мага.
Очень яркие афиши, но без часа и числа.
И все горести людские были смяты, как бумага,
Подхватила их поземка и куда-то унесла.

Жаль, свихнувшееся время нас с тобой столкнуть не сможет…
А вокруг шатались люди, опьяневшие от снов.
Снова раны разболелись и на сердце и на коже,
Как следы былых ранений или бесполезных слов.

Сто ветров со ста окраин не изгладят этих рытвин.
Ты живешь по старой схеме — что-то ешь и с кем-то спишь,
Только ветер по асфальту гонит старые обрывки
Песен, снов, воспоминаний и просроченных афиш.

1996г.

ОТТЕНОК
В синий город выйти в белом,
В красный город выйти в черном,
Выйти гордо, выйти смело,
Засмеяться обреченно.

В горький вечер выйти в тонком,
В темный замок выйти в алом,
Раздразнить последним звоном,
Пролететь последним балом.

В тихий омут, в тихий омут,
В горький вечер, в синий город,
В лабиринт высоких комнат,
В серебристый хрупкий холод.

2 апреля 1996г.

ПРОЩЕНИЕ
А вечер опустится снова, холодный и синий.
Он вечно нейтрален, он вечно ни против, ни за.
Лишь белая осень начертит оранжевый символ,
Приветствие тем, кто однажды вернется назад.

По древней тропе, уходящей не в небо, а выше,
По стылым дождям, в каждой капле которых — века
Ты снова пройдешь и поймешь, но уже не услышишь
Последних пульсаций под мертвой корою виска

И каждый твой шаг повторят времена многократно,
И только оранжевый знак разорвет холода —
Приветствие тем, кто однажды вернется обратно,
Прощение тем, кто однажды уйдет навсегда.

8 апреля 1996г.

* * * * * *
К началу конца опоздавших не пустят,
Глумливые маски — фанера и жесть.
И третий звонок даст вам повод для грусти.
Что ж, грусть тоже выход. Хоть что-то да есть.

Случайная трещина видится шрамом
На как-бы печальном фанерном лице.
Вот мчится народ, начинается драма
И всем интересно, что будет в конце.

Ну кровь… Что такого-то? Лишь бы не скука.
Ведь давит без зрелищ пустое житье.
Повисла на нитках убитая кукла,
Из рваного брюха сочится тряпье

И стон персонажа в восторгах потонет:
Пусть рухнет герой под мечом подлеца!
Народ веселился. Он так и не понял,
Что это и было начало конца.

1996г.

ШАНС
Ненужных слов запекшаяся корка
Мешает, как наука отдавать.
Глотать чужие слезы слишком горько,
Когда свои-то некуда девать.

Чужая боль не греет и не лечит,
Пусть даже если это боль врага.
Не важно, кто истец, а кто ответчик,
Когда уже и цель не дорога.

Но скоро — вспышкой крика из гортани
Прольется боль, оставшись на века.
И мир не рухнет. Он замрет на грани.
Пока на грани. Только лишь пока.

1996г.

* * * * * *
Как упал Данилушка
        с лесенки,
Как сложил Данилушка
        песенку,
Сел, дурак-дураком,
        на бревнышко
Да запел ее
        во все горлышко.
И летела та песня
        над далями,
И надеждой напев тот
        одаривал,
Верой светлою в счастье
        да истинность,
В доброту человечью
        да в искренность.
Так и пел он ее
        во все горлышко,
А по небу катилося
        солнышко.
Вот так радость да блажь!
        Вот так силушка!
Вот такой вот дурак
        наш Данилушка.

13 мая 1996г.

* * * * * *
… И дрогнула рука исходом силы,
И растворился сумрак, канув в утро,
И закричал слепой, увидев солнце,
А после понял все и засмеялся.
И кто-то улыбнулся без боязни,
А кто-то просто сжал чужую руку,
И дрогнула рука исходом силы —
Она была воздета для проклятья…
  13 мая 1996 г

ОХОТНИЧИЙ СЕЗОН
Охотничий сезон ознаменован
Коротким вскриком с жалобных болот.
Он возвратился. Он стреляет снова,
В усмешке искривив красивый рот.

Разлив по небу утреннюю краску
Проснется день, как новая беда.
Сегодня на болотах вспыхнет красным
Унылая и бурая вода.

Но он молчит. Он сберегает пули.
Он знает — есть серьезнее враги.
По гулким коридорам серых улиц
Неслышно прошуршат его шаги.

И взгляд его, как блеск клинка из ножен,
Кольнет уставший мозг, развеяв сон
Сигналом: «Люди! Будьте осторожны!
Вчера открыт охотничий сезон».

20 мая 1996г.

ДО ПЕРВОЙ ЗИМЫ
Наркотическим сном закачается время,
В полутемных квартирах забрезжат рассветы.
Как легко в высоту, если сброшено бремя!
Только мы никогда не узнаем об этом.

Мы шагнем за порог перелистывать небыль,
Как листали когда-то цветные страницы.
Ты увидишь — тропа уведет нас на небо.
Там не будет людей — только звезды и птицы.

Но война есть война. И усталые пальцы
Ты опустишь на пульт управления светом.
И закружатся отблески ядерных вальсов…
Только мы никогда не узнаем об этом.

У тебя есть порог и открытые двери,
У меня — тишина, только очень немного.
И до первой зимы, как до первой потери,
Бог не вспомнит о нас, не поверивших в Бога.

23 мая 1996 г.

ПРОЩАНИЕ СО СКАЗКОЙ
В старой книжке — страшный номер,
Восьмизначное число.
Синий вечер, низкий домик,
Все снегами замело.

За окном скребется эхо,
Чертит знаки на стекле.
Видно, было не до смеха
Всем, кто верил на Земле.

Но неловкой детской рифмой
Не связать разбитых лет.
Темной ночью звездным вихрем
Занесло последний след.

И прозрачный белый рыцарь
Сгинет в прошлое без слов,
И запутает страницы
Восьмизначное стекло.

4 июня 1996 г.

* * * * * *
Совсем немного,
Почти до неба
Короткой вспышкой.
Последней догмой,
Как горстью снега…
Ты слышишь?

Последней фразой,
Как замедленьем
Земного,
Метнется разум,
Замрет мгновенье —
И снова…

Совсем немного,
Совсем не больно —
Лишь нега…
Смотри — дорога!
Смотри — как вольно
До неба.

13 июня 1996 г.

* * * * * *
Это ветер гуляет под нашими окнами,
Это ветер уносит умершие листья,
Это ветер завяжет узорами тонкими
Нашу глупую память и все наши мысли.

Это ветер поможет отречься от прошлого,
Позабыть навсегда, зачеркнуть, отказаться.
Ветер скроет границы святого и пошлого.
Ну а ты… Ты крестись, если будет казаться.

Силуэт на стекле — будто знак возвращения.
Сорок бешеных лун не вернутся к началу.
Это ветер. Какое тут, к черту, прощение?
Только ветер. Он гонит обломки к причалу.

Сто завес, все из слов. Как красиво все соткано!
Но когда в пустоте твое сердце повиснет,
Нет, ни шорох шагов ты услышишь под окнами.
Это ветер уносит умершие листья.

20 июня 1996 г.

ЗАВЕРШЕНИЕ
Мы рисовали новый день,
Умышленно сгущая краски.
И ты сказала: «Этой сказки
Мы не увидим. Будет тень,
И дождь, и пепел, и тоска,
И сотни тел, ушедших в небыль,
И сотни душ, ушедших в небо
На все грядущие века.»
Но было тихо за стеклом,
И ночь дарила только ветер.
И он… Ну что он мог ответить?
Лишь бормотал: «Потом, потом…»
И все грядущие века
Неслышным сном скользили мимо,
И жестом раненого мима
Последний штрих несла рука.

28 августа 1996 г.

СОН-ТРАВА
   Сон-трава сманила дурня,
   Чтоб побрел в леса густые,
   В глушь, где травы в росах стыли
От родимого крыльца.
Где русалки хороводы
Заплетали, уводили,
Там цвели туманом воды
Колдовского озерца.

Там на острия осоки
Звезды падали и гасли,
   И цветеньем страшной сказки
   Занимался лес в ночи.
   Там сплетались паутины
   Всех оттенков темной краски,
   И тонули в дебрях тины
   Заплутавшие лучи.

   Сон-трава сманила дурня,
   Раздразнила сердце песней,
   Да посулами, что вместе,
   Что навеки да в леса…
   И звенели колокольца
   По несбывшейся невесте,
   Да про кольца золотые
   Пели в чащах голоса.

   И мерещился в туманах
   То ли отблеск, то ли облик,
   И манил неясный оклик,
   Да болела голова…
   Сгинул дурень в глушь навечно,
   Сапогов не стерши сотни…
   А за дальней дымной речкой
   Ночью ласковой и млечной
   Силой боли человечьей
   Расцветала сон-трава…

8 июля 1996г

НЕСБЫВШЕЕСЯ
   «Давай построим Четвертый Рим!
   У нас получится…»
   Из личного дневника

Летящий росчерк — лето на стекле,
Отсутствие всех «надо» и «не надо»,
И чувствуется взгляд из-за ограды,
И тишина становится светлей.

И вечно человечество несет
Презрение к отставшим и уставшим,
Сочувствие к ушедшим и не ставшим,
И веру в то, что кто-то всех спасет.

… А в пальцах догорит Четвертый Рим
Оттенками не выстроенных зданий,
Рисунками не сбывшихся преданий,
И голосами тех, кто не был с ним…

1августа 1996г.

НИЧЕГО (ДОЖДЬ II)
Ничего из того, что начертано было вначале
Не сбылось на осколках последних империй и братств.
Выпадали дожди и снега, и сегодня — случайно —
Застонали ветра и сквозь сон рассказали о нас.

Как мы шли в тишину и вели о пустом разговоры,
Как царапалась боль, отзываясь осколками ран,
Как снега и дожди, разлучая, сводили не скоро,
Как в квартире пустой одиноко светился экран.

Ничего из того, что предсказано было и спето,
Ничего из того, что приснилось, шептало и жгло.
Ничего из весны, только очень немного из лета,
И уверенность в том, что иначе и быть не могло.

Ничего не сбылось. Рассыпались империи в пепел.
Уходили войска, и «прощай» доносилось, как «жди».
Горькой песней о нас заходился пронзительный ветер,
И в холодную ночь уносились снега и дожди.

Ничего не сбылось. Сгинет вера в осеннюю горечь.
А приснится не то… А приснятся рассвет и стога.
Да, сегодня был шанс. Что поделать? Сейчас уже полночь.
За окном — ничего. За окном лишь дожди и снега.

10 сентября 1996 г.

* * * * * *
Элис вяжет тонкой спицей
Сказку в полуночный шелест.
Завтра в ночь Ему приснится
То, что свяжет нынче Элис.
И в янтарном горле ночи
Задрожит былым напевом
Расставание… А, впрочем,
Как узнать, кто будет первым?
Ляжет нитка, ляжет слово,
Полночь льет туманный херес.
Возвратится завтра снова
Что вчера ушло от Элис.
А весной вернутся птицы,
В чуждой полночи не сгинув.
Элис вяжет тонкой спицей
Золотую паутину.

10 сентября 1996г.

* * * * * *
Ты уже не вернешься — возвращаются только чужие.
А над крышами небо — оно зажигает огни.
Я у неба спрошу, как случилось, что жизнь мы прожили
Среди тысяч людей в двух шагах друг от друга — одни.

Как случилось, что мы как-то раз не узнали друг друга…
Промелькнуло в толпе, обожгло и ушло навсегда
То, что было весной. И запела унылая вьюга.
За минуту тепла сорок тысяч веков — холода…

Что ж, так будет всегда. Возвращаются все, кроме вечных.
А ушедших за грань мы помянем светло, как живых.
Но приходят дожди и приносят с собой бесконечность.
Сорок тысяч веков. Без тебя. Ничего не забыв.

26 сентября 1996 г.

КРИК
Слова и слава, лица и шаги
Размешаны, как краски на палитре.
Когда ты призывал народы к битве,
Ты помнишь, кто-то крикнул: «Помоги!»

Но воинство ушло в глухую тьму,
Ушло за новым счастьем ровным строем.
И каждый верил, что придет героем,
И, падая, кричал: «Но почему?..»

А завтра будет смерть, но это — миг.
Он был сильнее сна, страшнее — не был.
И войско молча шло в слепое небо,
В котором смутно таял чей-то крик.

6 октября 1996 г.

ИЛЛЮЗИЯ (ДОЖДЬ III)
А осень бродила
Печальным уродом.
Мотив был немодным,
А ветер — холодным.
За вечным обрядом,
За пристальным взглядом,
Возможно, ты рядом.

Смешно, если грустно,
Легко, если вместе.
Последнее «если»,
Пусть к черту, но с песней.
За глупым отрядом.
За блеклым нарядом,
Возможно, ты рядом.

6 октября 1996 г.

* * * * * *
Все звенела темной стрункой,
Шелестела длинной юбкой,
Исчезала внезапно,
Появлялась невовремя.
Все дрожала от стука,
Да царапалась больно,
Все о чем-то страдала,
Убегала в истерике.
Напевала жизнь, как песню,
Разбросала дни, как пепел,
Все кого-то жалела,
Все кого-то не помнила.
Как до боли — все дороги,
Как до счастья — только крылья…
Раздарила на перья,
Ничего не оставила.
Проливалась горькой струйкой
Да ждала дождя, как солнца,
Все кого-то любила,
Появлялась не вовремя.

6 октября 1996 г.

ДОЖДЬ IV
Да не по вере
Тем, кто поверит в себя,
Да по заслугам
Тем, кто поверить не смог.
Однажды встретив,
Я не узнаю тебя,
Спутав последний слог.

Пройдет молчанье
Студеным холодом лет,
Запнется слово,
Да расплетется строка.
В колодец улиц
Я снова брошу рассвет
Так, чтоб наверняка.

Не будет ветра
В последний день у огня,
Не будет жеста,
А лишь молчания крик.
Однажды встретив,
Ты не узнаешь меня,
Спутав последний миг.

21 октября 1996 г.

* * * * * *
Ветер плывет плавно и очень грустно,
Всех одиноких вновь позовет тоска.
Осень взмахнула хвостом серовато-русым
И застучала картечью дождей у виска.

Можно секунды собрать, как почтовые марки,
Можно придумать мечту и угнаться за ней.
Эхо из прошлого — княжеские подарки
Тускло блестели на полке бисером дней.

Ну, безусловно, мы расстаемся с миром.
Все хорошо, и никто не придет навестить
Клятвы, как дар всем развенчанным нами кумирам.
Можно простить только то, что возможно простить.

Только сегодня нет ни удачи, ни денег.
Это печально, но — как и все — до поры.
Мы обдерем Древо Жизни и сделаем веник,
Чтобы от пыли веков подмести все ковры.

И, уходя, соберем все, что выбросить жалко —
Время и песни: ведь мы набираем разбег.
И разбросаем княжеские подарки
Россыпью бисера-дней в наступающий снег.

1996г.

ЕЖИК
Мой бедный ежик
За печкой плакал,
Из щелки дуло.
Тянулось время,
Текло по стенке,
Замерзла лапка.
Хрустящей коркой
Запекся вечер,
Качнулся льдинкой.
И было пусто,
И горько плакал
Мой друг за печкой.

Хватала сказку
За хвост пушистый,
Гналась за ветром.
Искала в поле,
Забыло вспомнить
Про вьюгу-горе.
А после — криком,
До боли в горле,
С небес — на землю.
Но клятв-проклятий
Мой бедный ежик
Уже не слышал…

17 ноября 1996 г.

* * * * * *
Элис напишет сказку,
Элис завяжет узел.
Прошелестит ласково
Осень ее иллюзий.

Все хорошо вроде бы,
Столько стихов спето…
Чай пахнет смородиной,
Будто еще лето.

Тянет ночной сыростью
Днем из замочных скважин.
Элис вчера выросла,
Элис сегодня страшно.

25 ноября 1996 г.

НОЯБРЬ
Мой ноябрь был расстрелян снегами,
Обвиненный в смертельной тоске.
Не уйти, как не вырвать руками
Тонкий стержень, застрявший в виске.

В добрых книжках волшебные звери
Не просили, не падали ниц.
Но восполнятся наши потери
Разворотами новых страниц.

Тонкий май улыбается томно,
Август нервно бормочет стихи.
Мой ноябрь умирает безмолвно,
Снег ему отпускает грехи.

29 ноября 1996 г