* * *
Чем оказался Божий дар?
Содомом.
И белой вишней, что цветёт
за домом,
И белой вишней и метельным
садом,
И вешним ветром и смертельным
ядом,
Что растворён в любой из чаш,
и каждый
Её допьёт, томимый вечной
жаждой.
* * *
- Ну что ж, полетели...
- Куда и зачем?
- Да просто, без цели
За облаком тем...
Да просто махнём в никуда, в никуда,
Послушаем как там гудят провода,
И ветер свистит, и крыло, и крыло,
И сверху увидим, как тихо, бело,
И чисто, и снежно средь долгой зимы
В том мире, который покинули мы.
* * *
Снедаем чем? Терзаем чем?
Тоской снедаем.
Неувядаема тоска.
Неувядаем
Бесшумный мир, где лист опал
и опадает,
Безумный мир, который мал, и где
снедает
Меня тоска. И два броска до той
границы,
Где век иссякнет, а тоска -
она продлится.
* * *
Нечто дивное повисло
У меня над головой.
В эти мартовские числа
Повторяю: "Небо, твой,
Небо, твой Буонарроти",-
Вроде так сказал поэт...
Уж который год в полёте,
Сколько зим и сколько лет
Улетаем, прилетаем,
Лишь затем, чтоб улететь,
Возникаем, снова таем,
Да и то - куда нас деть?
Хомо твой - скажи, Всевышний,
Уж признайся, не тая,-
Есть продукт творенья лишний,
Головная боль твоя.
Вот стоит он, нищий духом,
Сердцем юн, а телом стар,
И поёт тебе над ухом
Вешний свой репертуар.
* * *
Дни тяжелы и неподъёмны.
Казалось бы, светлы, бездонны,
Легки - и всё же тяжелы.
Столь ощутимы и объёмны,
А догорят - и горсть золы.
И как нести всю тяжесть эту:
Весомых дней, текущих в Лету,
Событий иллюзорный вес,
Покров небес, которых нету, -
Аквамариновых небес.
* * *
"La vie", - поет Эдит Пиаф,
"La vie, La vie", лови мгновенье...
И этот голос вечно прав,
И не грозит ему забвенье.
"La vie", - поет она, где "La"
Артикль, а само-то слово
Настолько коротко - земля
Не слышала короче зова.
"La vie", - поет она, на крик
Срывается, на крик гортанный.
Лови, лови же этот миг,
Нам для чего-то кем-то данный.
Да хоть и данный, что с того?
Нам только снится обладанье,
Лови, лови, лови - кого? -
- Наикратчайший миг свиданья.
"La vie", - как веткой по лицу,
А, может быть, по венам бритвой...
И жизнь опять идет к концу
И завершается молитвой.
La vie - жизнь (фр.)
* * *
Местоименье "Я" имеет место быть,
Неосторожность жить, дышать неосторожность,
И без него - ни дня, и как его забыть
И дать ему не быть какую-то возможность
Хотя бы день иль два?... Но я жива, жива,
Всегда при мне права на этой жизни сложность,
На голубой покров, вернее, покрова
Небес и на слова - их силу и ничтожность.
Тянула "Я-а-а" да "Я-а-а", а зазвучало "а-а-а",
И буква, что была последней в алфавите,
Вдруг стала первой, да, и в этом вся беда,
И в этом корень зла. Не надо, не тяните.
И все же "АЗ" да "АЗ", "АЗ ЕСМЬ" - в сотый раз
Творится вечный сказ, прядутся жизни нити,
И вспыхнул звездный час, и вспыхнул и погас,
И нету буквы "АЗ" первее в алфавите.
* * *
Разыгралась непогода,
Все стонало и гудело,
В царстве полного разброда
Лишь разброд не знал предела,
Все стонало и кренилось
В этом хаосе дремучем...
На ветру бумажка билась -
Кто-то почерком летучим,
Обращаясь прямо к миру
Без затей и без загадок,
Написал: "Сниму квартиру.
Гарантирую порядок."
* * *
Не стоит жить иль все же стоит -
Неважно. Время яму роет,
Наняв тупого алкаша.
Летай, бессмертная душа,
Пока пропойца матом кроет
Лопату, глину, тяжкий труд
И самый факт, что люди мрут...
Летай душа, какое дело
Тебе во что оденут тело
И сколько алкашу дадут.
Летай, незримая, летай,
В полете вечность коротай,
В полете, в невесомом танце,
Прозрачнейшая из субстанций,
Не тай, летучая, не тай.
* * *
Ах тонус, тонус, нужный тонус -
Его поддерживает конус
Мороженого в жаркий день,
Его поддерживает тень
В жару, а убивает Хронос,
Чей нрав неумолимо крут:
Сегодня ты как будто тут,
А завтра неизвестно где ты -
Не то на середине Леты,
Не от попал на Страшный Суд,
Не то, не это, и, увы, -
Все эти мысли не новы,
Как, вобщем-то, любые мысли...
Жара, но облака повисли
Желанные над головой,
И если ты еще живой,
И если сливки не прокисли
Вчерашние, - себя потешь:
Смешай с клубникой да и съешь.
* * *
Хлестал он по спинам, по спинам,
Струился по саду с жасмином,
Стекал по лицу, по лицу,
По крыше стучал и крыльцу,
Не шел он, а бешено несся
По саду, что дивно разросся,
Он шарил в траве и кустах
И был он у всех на устах,
О нем (о, мгновение славы!)
Шептались и листья и травы,
Он кончился в десять утра...
Сик транзит, сик транзит, сик тра...
* * *
А что там над нами в дали голубой?
Там ангел с крылами, там ангел с трубой,
Там в ангельском облике облако, о!
Такое текучее, так далеко,
Как прошлое наше, как наше "потом",
Как дом самый давний, как будущий дом,
Верней, домовина. Откуда нам знать
Куда уплывает небесная рать,
Какими ветрами он будет разбит,
Тот ангел, который беззвучно трубит,
Тот ангел, который не ангел, а лишь
Сгущение воздуха, горняя тишь.
* * *
То мимолетна, то длинна -
Но музыка устремлена
В те выси, из которых родом,
И вечно бредит небосводом,
Нездешним светом пленена.
Заглянешь в ноты - темный лес
Крючков и знаков. До небес
Семь долгих верст, семь нот - всё лесом.
Творимы ангелом и бесом
Её бекар, бемоль, диез.
Она бела, черна, бела,
Её безгрешные крыла
Белы, но зрак бесовский черен,
А темп так бешено ускорен,
Что, закусивши удела,
Она достигла тех высот,
Где нет ни знаков и ни нот.
УРОК АНГЛИЙСКОГО
А будущее все невероятней,
Его уже почти что не осталось,
А прошлое - оно все необъятней,
(Жила-была, вернее, жить пыталась),
Все тащим за собой его и тащим,
Все чаще повторяем "был", чем "буду" ...
Не лучше ль толковать о настоящем:
Как убираю со стола посуду,
Хожу, гуляю, сплю, тружусь на ниве...
- На поле? - Нет, на ниве просвещенья:
Вот аглицкий глагол в инфинитиве -
- Скучает он и жаждет превращенья.
To stand - стоять. Глаголу не стоится,
Зеленая тоска стоять во фрунте,
Ему бы все меняться да струиться
Он улетит, ей-Богу, только дуньте.
А вот и крылья - shall и will - глядите,
Вот подхватили и несут далеко...
Летите, окрыленные, летите,
Гляжу во след, с тоскою вперив око
В те дали, в то немыслимое фьюче,
Которого предельно не хватает...
Учу словцу, которое летуче,
И временам, что вечно улетают.
* * *
"Oh, I believe in yesterday"
Beatles
Пели "Yesterday", пели на длинных волнах,
Пели "Yesterday", так упоительно пели,
И пылали лучи, что давно догорели,
Пели дивную песню о тех временах,
Полупризрачных тех, где всегда благодать,
Где пылают лучи, никогда не сгорая...
Да хранит наша память подобие рая,
Из которого нас невозможно изгнать.
* * *
Я опять за своё, а за чьё же, за чьё же?
Ведь и Ты, Боже мой, повторяешься тоже,
И сюжеты Твои не новы,
И картинки Твои безнадёжно похожи:
Небо, морось, шуршанье травы...
Ты - своё, я - своё, да и как же иначе?
Дождь идёт - мы с Тобою сливаемся в плаче.
Мы совпали. И как не совпасть?
Я - подобье Твоё, и мои неудачи -
Лишь Твоих незаметная часть.
* * *
Голос ломок, слеза солона,
Взгляд растерян - сии сантименты,
Сокровенные эти моменты
Не забудь, коли память дана.
Помни, помни, memento о ней -
Не о смерти, - о жизни, о жизни,
О моментах, что прочих капризней,
Прочих сладостней и солоней.
* * *
А где же мелос? Мелос где?
Где Шуберт - тот, что на воде?
Где Моцарт - тот, что в птичьем гаме?
Какая приключилась с нами,
Вернее, с мелосом, беда?
Быть может, утекла вода,
Та, что пригодна для форели?
Стал суше лес и глуше трели?
Или в созвучии "земля"
Совсем запала нота "ля",
Запала и звучит так глухо,
Что не улавливает ухо?
А, может, больше нет небес
Божественных, поскольку бес
Попутал всю планету нашу
И заварил такую кашу,
Что тошно нам и небесам,
И верхним нотам и басам.
* * *
Невесть чего мы ждали свыше
Когда оттуда снег на крыши
Упал, на тропы, что окрест,
И мир, лишившись тёмных мест,
Вдруг стал подобьем светлой ниши,
Где можно скрыться от невзгод.
Да будет снежным этот год!
Да будет снежным, нежным, нежным...
Вот тронул пальчиком прилежным
Малютка семь древнейших нот:
Ре-ми, - запнулся, - до-ре-ми...
Ну, доиграй уж, не томи,
Играй простые гаммы эти.
Скажи спасибо, что на свете
Всех нот не более семи.
Звучат низы, верхи, низы,
Но там ли, сям - везде азы.
Мы вечно заняты азами -
Густая тьма перед глазами
Иль небо цвета бирюзы.
* * *
Господи, подай словечко
Онемевшему подай!
Что шепнул Ты - Богу свечка?
Что сказал Ты - к Богу в рай?
Или это мне помстилось,
И молчат Твои уста,
Просто тень слегка сместилась
На странице, что пуста?
* * *
На излёте зимы, на излёте
Века бедствий и века любви
Всё тяну на излюбленной ноте
Ту же песню. И всё ж улови,
Улови, улови перемену:
Песня та же, но в голосе - дрожь...
Впрочем, петь - значит биться об стену,
Ту, которую не прошибёшь.
Разметает, - пою, - разметает
Вешний ветер, и всё разорит...
Но сегодня чуть раньше светает -
Семь пятнадцать, а небо горит.
* * *
"Всё надоело, - говоришь, -
Всё надоело, надоело" ,-
Твердишь. Кому какое дело,
Что ты уж больше не паришь,
Что никаких не стало сил,
Что впору лишь вздыхать устало,
Что ты тут был, мёд-пиво пил,
Ну а потом тебя не стало?
Сюжет не нов, не нов, не нов,
И не велик улов, ей Богу:
Всего пяток каких-то слов,
Которых не возьмёшь в дорогу.
А что возьмёшь? Да ничего.
И в том печаль, но в том и чудо,
Что даже вздоха своего
ТУДА не унесёшь отсюда.
* * *
Прикрепив крыло к плечу,
Крикнув дерзкое "Лечу!",
Он сорвался с колокольни...
В мире нет пути привольней,
Безрассудней нет пути.
Ты летишь? Лети, лети...
Вот уже и об земь тело,
Но душа... она взлетела.
Лёгким крылышком шурша,
Устремилась ввысь душа.
* * *
С землёй играют небеса
И дразнят, и грозят обвалом,
Грозят в пожаре небывалом
Спалить жилища и леса.
А в тусклый день - они опять
Покровом серым и смиренным
Висят над этим миром бренным,
И слёз небесных не унять.
* * *
На линии огня, огня,
Где плавится остаток дня
И полыхает, полыхает
И постепенно затухает,
Всевышний, не щади меня!
Пускай сгорит в Твоём огне
Всё опостылевшее мне
Во мне самой. Но если что-то
Ещё пригодное для взлёта
Откроешь Ты на глубине
На самой... Но чего хочу?
Советую Тебе, учу...
